Либерал со шпагой

Сделать этот снимок было трудно и опасно. Подагра так изуродовала руки профессора, что ему было трудно сделать даже обычный укол. Но Монишу позарез понадобилось громкое открытие. К власти в стране пришёл диктатор. И если бы не ангиография, наш герой мог попасть в тюрьму как известный либерал, который уже участвовал в заговоре с целью свержения диктатуры. В Португалии конца двадцатых потихоньку начинали сажать.

Тот давний заговор 1908 года был для профессора грехом молодости. Мониш — хороший невролог, ученик самых знаменитых специалистов того времени: Бабинского, чьё имя носит важный симптом, и Сикара, сделавшего первую рентгенограмму с контрастом. Учителя очень любили Мониша как человека, но промеж себя говорили, что вряд ли он далеко пойдёт в науке, слишком уж похож на Сирано де Бержерака: склонен к общественной деятельности, чуть что хватается за шпагу и вдобавок имеет авторские амбиции.

Типичная для португальской политической жизни начала XX века дуэль. Лицом к зрителю — Афонсу Кошта, противник профессора Эгаша Мониша на дуэли в марте 1919 года.
Фото сделано в 1908 году.

Действительно, если в 1901 году юноши всей Европы получали представление о сексе из откровенных сцен в романах Флобера и Мопассана, то у португальской молодёжи был иной источник знаний — докторская диссертация Мониша «Половая жизнь: физиология». Этот 600-страничный труд читается как роман и был написан с прицелом на публикацию. Очень быстро вся страна узнала, кто такой Эгаш Мониш, чем он и пользовался, чтобы избираться в депутаты. Трижды побывал в тюрьме — при монархии за критику королевской особы, за попытку свержения диктатора-фаворита, и за дуэль. У португальских политиков было принято защищать свою честь с рапирой в руке. А уж нашему герою сам Бог приказал: он был потомок рыцаря Эгаша Мониша, знаменитого средневекового поэта-трубадура, и будучи рождён как Антониу Каэтану ди Абреу, взял себе имя славного предка.

Его последняя дуэль, пятая по счёту, произошла в Париже, в 1919 году. Мониш как представитель Португалии готовил Версальский договор, решавший судьбу Европы после Первой мировой. Мало кто знает, что Португалия участвовала в боевых действиях на стороне Британии, Франции и России. Сражались португальцы на Западном фронте, понесли большие потери и такие расходы, что после перемирия им не на что было вернуть свой корпус домой. В таких условиях Мониш выговорил родине возможность покрыть часть военных расходов за счёт побеждённой Германии и кусочек немецкой колонии в Африке.

Эгаш Мониш (1874-1955), португальский невролог и политический деятель, дипломат, писатель. Создатель метода церебральной ангиораграфии и артериографии вообще, автор идеи операции лоботомии. Удостоен Нобелевской премии по физилогии и медицине 1949 года.
Фото сделано около 1933 года.

Пока шла работа над договором, в Португалии застрелили главу правительства, которое направило Мониша в Версаль. На смену профессору прислали политика Афонсу Кошта, который и втравил Португалию в войну. Кошта с ходу устроил Монишу разнос в присутствии всей делегации: и денег-то выторговал мало, и новая колония размером с гулькин нос: ничего не умеете, кроме как молотком по коленке стучать, так и сидите в своей клинике. Правда, сам Кошта впоследствии ничего большего на переговорах не добился. Но хамил он, будучи уверен, что ему ничего не будет — из-за приступа подагры Мониш не мог удержать в руках рапиру. А наш герой всё-таки вызвал обидчика на дуэль, поцарапал его и не дал себя заколоть. После этого случая он решил, что в политике Португальской республики приличному человеку делать нечего. И ушёл в бизнес.

Эгаш Мониш был из богатой семьи. Инвестировал он в дела наукоёмкие — сначала в страховую компанию, где отвечал за расчёты медицинских рисков. Потом договорился с фирмой «Нестле» и наладил в Португалии выпуск её молочных продуктов. Но скоро стало ясно, что и в бизнесе не отсидишься.

Военные расходы подорвали португальскую экономику. Демократически избранные правительства никак не могли свести бюджет — им приходилось влезать в долги, чтобы угодить разным группам избирателей. Когда сменилось 44 премьера, власть захватили военные. Глава хунты генерал Кармона позвал на пост министра финансов экономиста Антониу Салазара. Тот приехал с убийственной программой: всю власть в стране должен получить министр финансов. Вложения в наукоёмкий бизнес отменяются — у Португалии есть колонии по всему экватору, и государство может неплохо жить продажей природных богатств. В первую очередь, вольфрама. Без вольфрама нет нормальных ламп накаливания, спрос гарантирован. Государство контролирует весь бизнес во благо народа, которому платят скромное жалованье, развлекая историческими праздниками, песнями фаду и фатимскими чудесами. Бедность населения делает страну привлекательной для туристов — розничные цены низкие. Пресса воспевает мудрость правительства, ругая либералов, коммунистов, социалистов. Стабильность обеспечивают армия и тайная полиция, на которые пойдёт половина бюджета.

Вверху: первый снимок сосудов головного мозга живого пациента. Сделан в лиссабонской неврологической клинике коллективом под руководством Эгаша Мониша 28 июня 1927 года.
Внизу: ученик и почитатель Эгаша Мониша, американец Уолтер Фримен (1895-1972), энтузиаст и пропагандист лоботомии, выполняет эту операцию по собственной методике. Разработанный им инструмент для лоботомии, подобие ножа для колки льда, вводится под верхнее веко пациента, рассекая нервы в лобных долях мозга.

Генерал Кармона был пациентом Мониша. Он сказал, что программа Салазара напугала, его и экономиста отослали домой. Но доктор, зная слабохарактерность своего пациента, понял, что Салазар неизбежен, и надолго. Несогласным оставалось бежать из страны либо сдохнуть от жёлтой лихорадки на острове Сан-Томе, как героям баллад Сезарии Эворы. Потомка трубадуров эти варианты не устраивали, и он принялся за дело.

В те времена рентгенология бурно развивалась после открытия контраста, но человеческий мозг оставался невидимым. Кровеносные сосуды были неразличимы на рентгене, поэтому не умели диагностировать у живого пациента опухоль мозга и указать её местонахождение. Изучив литературу по теме, Мониш взялся решить эту проблему.

Рассуждал он так: если на время пережать внутреннюю сонную артерию, и впрыснуть в неё раствор бромида стронция, заполненные раствором сосуды мозга станут видимыми в рентгеновских лучах. Опыты на собаках дали прекрасные снимки. С пациентами университетской неврологической клиники в Лиссабоне всё было намного сложней. Так как сам Мониш делать ничего не мог, работали его помощники — хирурги Антониу Мартинш и Алмейда Лима. Действуя наугад, они совершили все ошибки, которые только можно сделать при церебральной ангиографии.

В случае с первым пациентом они промахнулись иглой шприца мимо артерии. Второму стало больно, он ворочался на столе, и снимок не получился. У третьего, страдавшего паркинсонизмом, после инъекции прошёл тремор, а снимок не удался. В случае с четвёртым пациентом опять промахнулись мимо артерии, началась лихорадка. Тогда Антониу Мартинш решил при каждом исследовании делать разрез, чтобы видеть артерию и вводить шприц точно в неё.

У пятого больного снимок получился нечётким, а у шестого передержали лигатуру. Рентгенограмма показала только сонную артерию и часть передней мозговой артерии с образующимся на глазах тромбом. От этого тромба пациент через 8 часов скончался. Группа впала в мучительные раздумия. Может быть, вообще бросить эту затею, пока все живы и на свободе? В конце концов сочли, что это бром спровоцировал тромбоз. Решили перейти на соединения иода.

Седьмому больному вводили уже иодид натрия, но со страху отпустили лигатуру слишком рано, снимок не получился. Со следующим пациентом у хирурга дрогнула рука, в шприц набралась кровь, и 5 кубиков контраста оказались разбавлены тремя кубиками крови. И только с девятым пациентом, у которого была опухоль гипофиза, всё сделали как надо и вовремя — разрез, лигатуру, инъекцию и снимок. С этой рентгенограммой Мониш помчался в Париж и там потряс до глубины души и Бабинского, и Сикара. Сетка сосудов головного мозга была видна как на учебном препарате.

Эгаш Мониш на медицинском конгрессе демонстрирует рентгеновский снимок сосудов головного мозга.

Известие прогремело на весь мир. На родине завистники попытались затравить Мониша. Начальство запретило делать артериографию в лиссабонской клинике, а полиция получила донос, что либералы губят людей почём зря. Но в те дни как раз воцарялся Салазар, и властям стало не до медицины. А через три года, когда диктатор окончательно прибрал страну к рукам, церебральную ангиографию делали уже по всему свету.

Мониш не остановился на достигнутом. Прочитав, что после иссечения лобной доли мозга злые шимпанзе становятся добрыми и общительными, профессор предложил Алмейде Лима сделать такую операцию человеку. То была печально известная лоботомия. До появления аминазина операция была самым эффективным методом успокоения буйного душевнобольного. Правда, половина пациентов продолжала существовать с интеллектом домашнего животного, но врачам было приятнее иметь дело с добрыми зверьками, чем с буйнопомешанными Homo sapiens. Больные придерживались на сей счёт иного мнения. Один старый пациент решил отомстить Монишу за уничтожение человеческой личности. Пришёл к нему на приём и через стол разрядил в доктора весь барабан своего револьвера. Четыре пули попали в цель.

Мониш едва не погиб. Он пережил тяжёлую операцию. Сам Салазар ежедневно справлялся об его здоровье. Но когда Мониш вернулся к работе, диктатор отказался его принять. Профессор хотел убедить диктатора что-то сделать с португальской медициной. Продолжительность жизни в стране была самой низкой в Европе — 49 лет (для сравнения, в Швеции того времени — 71 год). В Португалии один врач на 1400 человек, да и тот большинству не по карману; детская смертность 88 на 1000, эпидемия туберкулёза и коклюша. Салазар и слушать ничего не хотел: есть стабильное государство, торговое сальдо положительное, госдолг микроскопический, все довольны — чего же вам ещё. Когда в 49-м году Монишу присудили Нобелевскую премию, тайная полиция не позволила ему лично поехать на церемонию в Стокгольм. Мало ли какие заявления сделает там этот либерал? На нобелевском банкете посол Португалии произнёс от имени лауреата краткую речь ни о чём.

Через два года помер старенький президент Кармона. Премьер-министр Салазар стал подыскивать на роль марионеточного президента — ширмы для своей диктатуры — кого-нибудь поприличнее. Самым авторитетным в мире жителем Португалии оказался Мониш. Ему предложили баллотироваться на президентских выборах. «Что, вспомнили про меня? — ответил старый доктор. — Нет, теперь это мне уже не интересно».

Михаил Шифрин

Михаил Шифрин