Глотатель ножей и робкие студенты. Старейшая клиническая больница, 1636 год

История прусского батрака

Сейчас это самая старая клиническая больница в мире, ныне преобразованная в медицинский центр Лейденского университета. Её открытие предрешила сенсационная хирургическая операция, прогремевшая на всю Европу.

Человек, которому мы так обязаны, был обычным деревенским батраком. 22 лет от роду. Он жил в Восточной Пруссии на хуторе у деревни Грюненвальд, ныне польская Зеленица у самой границы с Калининградской областью России. Звали его Андреас Грюнхайде. На праздник Троицы 1635 года Андреас так объелся, что не мог уснуть. Во вторник 29 мая, в пятом часу утра, он спросил друга, как ему быть.

Друг предложил засунуть два пальца в рот, чтобы вырвало. Рефлекс не действовал. Тогда друг посоветовал взять нож за кончик лезвия и пощекотать его рукоятью гортань. Тоже не помогало. Андреас продвинул рукоять ножа так глубоко, что она мешала дышать. Тут он невольно сглотнул, и нож провалился в пищевод.

Лейденский приют святой Цецилии, где располагалась первая клиническая больница, в XVIII веке.

Человек, проглотивший нож

Хуторяне поднялись по тревоге. Андреаса трясли, переворачивали вверх ногами, влили в него бочонок пива. Бесполезно. Тогда наниматель отправил его в Кёнигсберг на медицинский факультет университета. До Кёнигсберга, нынешнего Калиниграда, 60 километров. Из них 38 Андреас ехал в телеге, а 22 прошёл пешком, поскольку нож внутри уже давал себя знать.

В Кёнигсберге консилиум во главе с деканом медицинского факультета Даниэлем Бекером госпитализировал Андреаса. Решили выжидать. За 6 недель дождались только жуткой боли. Пациент был готов подвергнуться крайне рискованной операции без наркоза, лишь бы прекратились его страдания.

Операция началась 9 июля в 9.15 утра. Проводил её военный хирург Даниэль Швабе под наблюдением городских врачей и профессоров. Они нарисовали на коже углём 10-сантиметровую линию разреза там, где Грюнхайде ощущал самые острые боли — примерно на ладонь выше пупа. Больного напоили бульоном и — для укрепления сердечной деятельности — настойкой мускатного ореха. Затем привязали к доске за руки и за ноги, поставили доску вертикально и приступили к делу. Швабе разрезал кожу и сказал, что боится трогать мускулы. Ведь кровь хлынет рекой, или не дай Бог пересечёшь какой-нибудь важный нерв. Наконец хирурга уговорили продолжать. Когда мускулатура была разрезана, подключился человек с университетским образованием — лиценциат Крюгер.

Старинный немецкий лубок, изображающий операцию извлечения ножа из желудка пациента 9 июля 1635 года. Справа сама операция, слева — обработка послеоперационной раны.

Это мой нож!

Чуть ли не полчаса Крюгер зондировал рану, но никак не мог найти желудок. Вопящий пациент затих и потерял сознание. Его отвязали, положили на стол и стали совещаться. После жаркого спора согласились, что ещё не прорезана брюшина. Тем временем больной стал приходить в себя, его снова привязали к доске. Даниэль Швабе прошёл брюшину и нащупал желудок. Но этот орган ускользал из пальцев, его было не за что ухватить. После некоторых раздумий догадались проткнуть его полукруглой иглой и так за две точки зафиксировать. Предложивший это хирург Ганс Грёбель был, видимо, рыболов.

Швабе ножницами разрезал стенку желудка. Затем лиценциат Крюгер засунул в желудок правую руку и стал искать нож. Безрезультатно. Тогда Швабе попробовал сделать это левой рукой, нащупал нож и ухватил его за середину. Нож норовил выскользнуть. Чтобы не перебирать пальцами, рискуя упустить проклятый инструмент, хирург повернул его острием к разрезу и своей правой рукой надавил на стенку желудка так, что нож проколол в этой стенке ещё одно отверстие, через которое и был вынут. Больной радостно сказал: «Да, это мой нож». Рану зашили, и к 10 утра операция закончилась. 17 июля пациент смог встать с постели и выйти на улицу. Он вернулся к тяжёлому крестьянскому труду, и прожил ещё 10 лет. Успел жениться, оставить потомство и даже пережил хирурга Швабе.

Присланный в Лейден из Кёнигсберга живописный портрет пациента Андреаса Грюнхайде, с изображением в натуральную величину проглоченного им ножа. Картина хранится в здании приюта святой Цецилии, в экспозиции университетского музея науки и медицины имени Бургаве.

Стихи об операции

Сам нож вскоре после операции забрал себе польский король Владислав IV (1632-1648), который как раз в те дни находился в Пруссии с государственным визитом. Когда наместником Пруссии в 1657 году стал поляк Богуслав Радзивилл, нож вернулся в Кёнигсберг. Он хранился в университетской библиотеке, затем в городском музее Кёнигсберга. После штурма города советскими войсками в 1945 году нож бесследно пропал.

Уже летом 1635 года в Кёнигсберге напечатали лубок — изданную массовым тиражом листовку. На одной стороне помещалось изображение операции, на другой — повествование о ней в стихах. И хотя поэт немного приврал, а художник кое-что напутал, они всё-таки согласились издать этот лубок как отличную рекламу Кёнигсбергского университета. Листовка разлетелась по Европе и наделала шума не меньше, чем в 1967 году известие о первой пересадке сердца.

Аншлаг в анатомическом театре

Ведущим университетом протестантской Европы был тогда Лейденский в Голландии. Тамошние профессора задумались, как быть с новыми конкурентами, до которых путь под парусом занимает всего 3 недели. Лейденский профессор практической медицины и анатомии Ото Хёрниус тут же написал Даниэлю Бекеру поздравление с выдающимся успехом и попросил прислать протокол операции, портрет пациента и тот самый нож, чтобы поместить его в экспозицию выставки при анатомическом театре, которым Хёрниус заведовал.

Этот анатомический театр был в самом деле театром. В зимнее время, когда тела разлагались медленно, Хёрниус проводил там публичные вскрытия, которые любой желающий мог наблюдать за 60 грошей. Первые три ряда отводились профессорам, хирургам и студентам-медикам, которые всегда посещали вскрытия — на это время отменяли все лекции и семинары.

Анатомический театр не знал пустых мест. Каждая аутопсия продолжалась три дня в торжественной обстановке, как месса, да и происходило всё в реквизированной церкви. По большому счёту такое вскрытие можно считать богослужением, поскольку оно имело целью поразить публику совершенством замысла Создателя. Коль скоро Господь сотворил человека по своему образу и подобию, можно познать Бога, исследуя, как устроен человек. Эту идею в эпоху Возрождения обозначали словом «гуманизм».

Лейденский анатомический театр в период своего расцвета.

Скелеты держат знамёна с латинскими изречениями:
Nosce te ipsum — Познай самого себя
Mors ultima linea rerum — Смерть есть последняя черта всех вещей
Pulvis & umbra sumus — Мы лишь прах и тень
Nascentes morimur — Рождаясь, умираем
Mors sceptra ligonibus aequat — Смерть уравнивает скипетр и мотыгу
Principiu Moriendi Natalis Est — Рождение есть начало умирания

Гравюра 1610 года, художник Ян Корнелис Вауданус.

Нехватка покойников

Профессор-гуманист Хёрниус очень жалел, что ему достаются всего три-четыре тела за сезон. В основном трупы разбойников, казнённых на виселице, и реже бесхозные «ничьи бабушки» из больницы для бедных. Разбойники чаще всего не успевали обзавестись хроническими заболеваниями. Выходило, что за всё время учёбы студенты видели не более 16 трупов, причём на расстоянии, и тела в основном здоровых людей. Вот почему кёнигсбергские врачи никак не могли решить, что перед ними — желудок или брюшина. Ведь и они видели трупы только в театре.

Прочитав описание операции, Хёрниус увидел слабое место своих конкурентов. Чтобы научить студентов тому, чего в Кёнигсберге не знали, нужно дать им вести пациентов в больнице, а в случае смерти проводить вскрытие, чтобы подтвердить или опровергнуть диагноз. Так в 1543 году поступал в Падуе знаменитый да Монте, но после его смерти обскуранты-католики регулярно пресекали занятия по больницам. В своё время отец Хёрниуса, тоже профессор, учился в Италии и попал на клиническую практику к бывшим студентам да Монте.

Он понимал, как это важно, и предлагал сделать в Голландии то же самое ещё в XVI веке. Но федеральные кураторы университета сокращали расходы, а Лейден за клиническую практику платить не хотел. Город и так с трудом набрал денег на больницу для бедных, применив новую тогда технологию фандрайзинга: была устроена лотерея.

Приют для мигрантов

С тех пор вот минуло 35 лет, больница в реквизированном монастыре святой Цецилии исправно работала. 45-тысячный Лейден был поделен на 4 участка, закреплённых за одним из 4 городских хирургов. Постоянно обходя свой район, хирург возвращался в больницу и оставлял там адреса тех, кого необходимо госпитализировать. Палаты для выздоравливающих были вдвое меньше помещений для больных, потому что в среднем каждый второй пациент домой не возвращался. Коренные граждане Лейдена обычно отказывались от госпитализации, предпочитая умереть дома. Поэтому больница была забита беженцами и мигрантами, являя собой настоящий цветник для патолога. Каких только болезней тут не было!

Хёрниус-младший много лет ходил кругами возле приюта святой Цецилии, но федеральные кураторы отмахивались от его инициатив. И вот наконец помогли конкуренты. В Утрехте образовали университет, где медицину преподавал бывший студент Хёрниуса Виллем ван дер Стратен. Он тоже находился под впечатлением от кёнигсбергской операции и мечтал о клинической практике. А так как кураторы у него были только местные, быстро получил разрешение и уже 16 марта 1636 года пришёл со своими студентами в больницу.

Основоположники клинической медицины:

Вверху слева: Джамбаттиста да Монте, латинский псевдоним Монтанус (1498-1551) — итальянский врач, который в апреле 1543 года первым начал занятия со студентами-медиками непосредственно в больнице, обследуя пациентов приюта Сан-Франческо в Падуе. После смерти Монтануса занятия прервались, но к этому опыту в Падуанском университете время от времени возвращались, заронив идею клинической медицины в умы приезжих студентов из Голландии.

Вверху справа: Ото Хёрниус , или Отто ван Хорне (1577-1652), создатель старейшей клинической больницы в мире, на базе приюта святой Цецилии в Лейдене. Профессор анатомии, практической медицины и хирургии Лейденского университета, руководитель анатомического театра. Гравюра фламандского художника Криспина де Пассе II, 1642 год. Портрет сделан именно в тот период жизни Хёрниуса, когда он вёл со студентами занятия в больнице и пояснял для них результаты вскрытия тел умерших пациентов в специально оборудованном помещении.

Внизу слева: Виллем ван дер Стратен, или Вильгельм Стратенус (1593-1681) — утрехтский врач, который в 1636-1646 гг. проводил в больнице Утрехта занятия со студентами созданного там нового университета. Был студентом Ото Хёрниуса в Лейдене. Инициатива ван дер Стратена помогла Хёрниусу обосновать идею клинической больницы кураторам Лейденского университета, которые боялись конкуренции с Утрехтом. Когда ван дер Стратен уехал из Утрехта лечить штатгальтера Фредерика-Генриха Оранского (1625-1647), клинические занятия в этом городе прервались.

Внизу справа: Франциск Сильвий, или Франс де ла Боэ (1614-1672), студент Хёрниуса, руководитель лейденской клинической больницы в 1658-1672 гг. Превратил её в научное учреждение, где открыл латеральную борозду и водопровод головного мозга, носившие в старину его имя (сильвиева борозда и сильвиев водопровод). Создал в Лейдене передовую химическую лабораторию для разработки и производства лекарств. В его честь названы минералы сильвит и сильвинит.

Коллегиум в морге

Вот это и привело в движение лейденское начальство. Теперь Хёрниуса не просто решили «пустить в больницу». В приюте святой Цецилии образовали новое учреждение — «практический медицинский коллегиум». Помещался он в морге, специально пристроенном к больнице. Городским хирургам вменили в обязанность вскрывать перед студентами тех, кого они госпитализировали. А профессор должен был объяснять, что к чему. Причём профессор был не один, а два — в пару к Хёрниусу поставили его свояка Эвальда Скревелиуса. То было мудрое решение: через 10 лет ван дер Стратен так прославился, что его забрали из Утрехта в столицу лечить главу государства. На том клиническая практика в Утрехте и прекратилась на полтора века, а в Лейдене она не прерывалась уже никогда.

Хёрниус и там делал больше, чем полагалось по должности. Он не просто пояснял учащимся, отчего скончался пациент. Уже на первом занятии 22 декабря 1636 года профессор показывал студентам больных и спрашивал, каков, по их мнению, диагноз и чем нужно лечить. Своё суждение Хёрниус высказывал в последнюю очередь. Студенты молчали, как на допросе в полиции. Они боялись позора. Мало того, что можно разойтись во мнениях с наставником, так ещё в случае смерти пациента твой ошибочный диагноз опровергнут на вскрытии, и тогда товарищи засмеют. Кончилось тем, что кураторы попросили Хёрниуса не пытать студентов и побыть просто гидом.

Пятая скамья

Спустя 22 года место умершего профессора занял его ученик Франциск Сильвий, приглашённая звезда из Амстердама. У Сильвия студенты заговорили как миленькие. Молчунов он избегал, не обращаясь к ним в общей дискуссии. Теперь позором для студентов стал не ляп, а невнимание со стороны знаменитого преподавателя. Кроме того, они поняли, что так гораздо интереснее.

Сильвий исследовал не только ту часть тела, где развилась смертельная болезнь, а и те, что интересовали его как учёного. Есть воспоминания, как он изучал ухо человека, умершего от кишечной непроходимости. Заодно это ухо изучали его питомцы. Вместе с Сильвием они ставили диагнозы в самых трудных случаях и подбирали новые, ещё не опробованные лекарства. Они творили вместе с наставником. Приток студентов в Лейден отовсюду был необычайный. В морге для них теперь стояло не три скамьи, а пять.

И они знали, зачем нужна лейденская больница для бедных. Время гуманизма прошло: теперь строение человека постигали не во имя Господа, а чтобы сделать карьеру в науке и успешно лечить тех, кто пока не подвергся вскрытию.

Михаил Шифрин

Михаил Шифрин