Медицина в тюрьме: как выжить

МедНовости поговорили с соучредителем фонда помощи осужденным и их семьям «Русь Сидящая» Алексеем Козловым, который провел в заключении 4 года, и выяснили, что даже здоровый человек в тюрьме заболеет, а лечиться там очень сложно, к тому же следствие по-прежнему использует болезнь как метод добиться признания.

До тюрьмы: зубы и хронические заболевания

Если вы думаете, что вас могут посадить в тюрьму (допустим, дело уже завели, но в следственный изолятор вас почему-то не посадили, а выпустили под подписку о невыезде, под залог или на домашний арест), то первым делом нужно сделать зубы. В колонии их лечить не будут, хотя известны случаи, когда это удавалось сделать — за отдельные деньги и после сложных бюрократических согласований. Это программа-минимум для здорового человека. С нездоровыми все гораздо хуже. «Мы много сталкивались с людьми, которые попадали в тюрьму с первой стадией рака, абсолютно операбельной и лечибельной, и через полгода просто сгорали. Сидели в Москве, в следственном изоляторе. Просто им следователь не давал возможность лечиться, анализы через раз, в итоге уже четвертая стадия и все».

В следственном изоляторе: пытки болезнями и потеря зрения

Условия содержания в следственном изоляторе ужасны и похожи на особый режим, на котором отбывают наказание убийцы-рецедивисты. Самое главное — ужасная скученность. Предыдущий глава ФСИН Александр Реймер, который сам сейчас отбывает наказание в колонии, попытался провести «реформу», то есть просто привести тюремную жизнь в соответствие с ее же старыми нормативами. Прежде всего, уменьшить количество заключенных в камере. Но после его громкой отставки и посадки ситуация опять ухудшилась. «Наполнение в московских СИЗО 160%. «Русь Сидящая» вот в Матросскую тишину отвозили раскладушки, просто спать не на чем». «Практически ни одно крупное российское СИЗО не соответствует правилам по освещенности помещений. Вы теряете зрение, если вы пытаетесь что-то читать и писать. Конечно у нас сейчас порядка 70% всех приговоров проходит в особом порядке, признание вины до следствия, где фактически судебное заседание — формальное, но тем не менее, 30% борются, они читают документы, читают книги. Это достаточно много народу. И 2/3 из них, я думаю, теряют зрение». К тому же в камерах курят и не спят ночью. «Как раз ночью происходит вся основная «движуха», разговоры, «дороги» (то есть нелегальная межкамерная связь — МедПортал)… свет горит. Вам еще в этих условиях надо спать, потому что утром суд, встречаться с адвокатами. К этому надо приспосабливаться».

Если вам стало плохо в камере СИЗО, это может довольно сильно помочь следствию. «На стадии предварительного заключения только следователь принимает решение, переводить человека в больницу или нет. Конечно это приводит к достаточно большому количеству нарушений и используется в качестве прямого инструмента давления — то есть пытки».

Если у вас есть хронические заболевания — дело совсем плохо. «Допустим, у тебя есть какая-то терапия, которую ты принимаешь. У тебя есть где-то лечащий врач, прекрасное медицинское светило. Так вот, на основании его заключения тебе ничего не могут передать. Нужно пойти к тюремному врачу (получив направление от следователя), и этот доктор должен подтвердить, что тебе нужен этот препарат. И только тогда его пропустят. Или не пропустят: доктор не возьмет на себя ответственность и выпишет парацетамол.

Тюремная еда: витамины и жир

Кормят в тюрьме очень плохо, и этому есть очень простое объяснение. «В среднем на трехразовое питание одного осужденного в день выделяется 80 рублей. Что можно за эти деньги приготовить? Даже на большое количество людей, даже если ничего не украсть. Есть определенная диета для людей, с ВИЧ. Но что им это дает? Стакан молока и яйцо».

Люди стараются выживать за счет передач от родственников. При этом нормальным считается этими передачами делиться — не обязательно на всю камеру или барак, люди объединяются в «семейки», маленькие группы взаимной поддержки. При этом надо понимать, что это нарушение тюремных правил внутреннего распорядка, за которое можно получить взыскание (которое потом повлияет на возможность условно-досрочного освобождения и может стоить нескольких лет жизни).

«Мне помогли опытные заключенные, которые до того отбывали срок на особом режиме. Вообще люди, которые прошли особый режим, Федору Конюхову сто очков вперед дадут. Очень хорошая профилактика — витамины и жир. Мне присылали рыбий жир, а если его не пропускали по каким-то причинам, то просто ел сало, старался ежедневно».

В колонии: ОРВИ и простуды

Важная угроза для здоровья в колонии — ужасного качества спецодежда и обувь. «Когда ты работаешь на улице и у тебя постоянно сырые ноги, понятно, что ты заболеваешь. Бывает, что из полуторатысячного населения колонии несколько сот человек больны одновременно. Температура 39-40 у десятков человек. Но по закону врачи не могут дать им лекарства — жаропонижающее, например — в барак. По правилам внутреннего распорядка заключенного нужно три раза в день вызывать в санчасть, чтобы он принял таблетки там». Как ни странно, это очень тяжелая проблема: помещение санчасти обычно очень маленькое, заводят туда по одному и под конвоем, и больные люди часами стоят в очереди на улице на морозе. «С точки зрения вреда здоровью или конвенции о запрете пыток — это как?»

Формально заключенный получает такой же полис ОМС, как и любой другой гражданин. На практике же тюремная амбулатория оснащена довольно плохо: там есть жаропонижающие и обезболивающие, простые антибиотики, йод, бинт, активированный уголь. Но вот сложных препаратов от, допустим, повышенного артериального давления не будет.

Туберкулез и ВИЧ

Ситуация с туберкулезом, которым раньше в тюрьме можно было заболеть очень легко, значительно улучшилась после реформ Реймера, который уменьшил скученность в камерах. К тому же сотрудники ФСИН отделяют больных от здоровых. Теоретически больной открытой формой туберкулеза не может находиться в одном помещении со «здоровыми» людьми. «В моей практике была история, когда человека с открытой формой туберкулеза везли в одном автозаке со мной. Он стучал, кричал, чтобы его везли отдельно, чтобы никого не заразить. А ему — «иди отсюда». То есть теоретически — не могут, а по факту — по-разному».

С ВИЧ ситуация гораздо хуже. «При мне давали терапию, лечили. Но говорят, что за последний год-полтора в связи с общим кризисом в стране там возникают серьезные перебои. У ФСИНа на 80 регионов, где есть тюрьмы, есть всего 20 лабораторий, где можно проводить исследования, чтобы назначить курс и контролировать его. Вот у нас есть друзья-партнеры, «СПИД-центр» Антона Красовского, и вот там, соответственно, мы общались с медиками, которые работают в Московской области. У них государственная лаборатория, учреждение по оказанию помощи больным ВИЧ и туберкулезом. И к ним постоянно обращается ФСИН, угрожает, умоляет, просит, чтобы они проводили для них исследования. А это же государственная организация. Но они, как государственная бюджетная организация, сделают анализ без оплаты, то окажутся с другой стороны решетки. Но у ФСИН на эти исследования нет бюджета».

Логично было бы предположить, что у осужденного в личном деле должна стоять пометка, что он болен, предположим, ВИЧ, и его должны этапировать только в те колонии, в которых есть лаборатория и терапия. Но на практике оперативник, который формирует этап, руководствуется совсем другими соображениями. Во-первых, он должен сделать это быстро: по закону осужденного надо отправить в колонию за десять календарных дней. Во-вторых, опер думает о среде, в которую попадет заключенный, а не об укомплектованности больницы. «Я думаю, что медицина тут не играет никакой роли. Опер знает: там сидит положенец (заключенный, исполняющий обязанности вора в законе в тюрьме, но им не являющийся — МедНовости), там вор в законе, туда этого заключенного нельзя отправлять. Где какая клиника он точно не знает».

Наркотики: лечения нет

При том, что в местах заключения очень много осужденных по 228 статье (распространение наркотиков), и среди них очень много наркопотребителей, лечения от зависимости в системе ФСИН нет.

Женщины и дети в тюрьме (рассказывает сотрудница фонда Екатерина Шутова)

«В тюрьме есть женщины, и беременные, и с детьми. В СИЗО у беременных и женщин с маленькими детьми отдельная камера, там можно находиться, пока ребенку не исполнится три года. Мы сотрудничаем с СИЗО-6 Москвы, и у них не хватает памперсов, нет детского питания, а то, что есть, детям не подходит. Находиться с ребенком в СИЗО — это, я считаю, ужасно.

Там оказываются те, кого некому поддержать, у кого нет родителей, родственников, которым можно отдать ребенка. Некоторые девушки, которые сидят за наркотики, бывают совсем отмороженные, они считают, что им с ребенком будет легче. Легче — не будет.

В колонии попроще. Таких осужденных отправляют в колонию, где есть дом ребенка. Дети живут отдельно, мамам разрешают туда приходить два раза в день на два часа — погулять. Ребенок, фактически, тоже сидит в тюрьме. И после трех лет его либо отдают родственникам, либо в там уже опека, дом ребенка, детский дом.

Поэтому если есть возможность, лучше там не рожать, а уж если так случилось, отдать ребенка мужу, маме, папе, кому угодно. Для ребенка это такой стресс, который ты потом не вылечишь никогда в жизни.

После трех лет, если у тебя нет родственников, ребенка должны отдать в детский дом. Но там его могут взять под опеку. Тебя не лишили родительских прав, ты выходишь — и тебе его должны отдать. А семья с этим ребенком может решить, что это их ребенок — и испариться. И поисковые мероприятия длятся потом годами. Семья, опекающая ребенка, растворилась, переехали, службы опеки разводят руками и говорят: а нас ни о чем не предупредили!»