Он дал миру хинин

В июне 1865 года из перуанского порта Такна была направлена в Европу посылка с семенами хинного дерева, которые запрещалось вывозить из Перу. Этими семенами засеяли колониальные плантации, обеспечившие весь мир дешевым хинином — единственным на то время лекарством от малярии. Никто из контрабандистов, благодаря которым Африку поделили на колонии и построили Панамский канал, не нажил на хине состояния, а некоторые ещё и сложили головы.

Пока химики 75 лет назад не научились синтезировать хинин, его источником была исключительно кора хинного дерева. В дикой природе оно росло на территории 4 стран Южной Америки: Колумбии, Эквадора, Перу и Боливии. Чтобы вылечить одного человека, нужно полкило истолчённой в порошок коры. Счёт больным шёл на миллионы; за год истребляли несколько сот тысяч деревьев, так что к середине XIX века они остались в товарных количествах только в Перу и Боливии.

Кардинал-иезуит Хуан де Луго (1583-1660), много лет бесплатно распространявший кору хинного дерева в разных странах Европы. Делал это с целью рекламы своего ордена и пропаганды его ценностей, но благодаря де Луго широкие массы врачей получили представление о терапии малярии.

Но и там возникла опасность их исчезновения. Индейцам-сборщикам коры (каскарильеро) с каждым годом приходилось всё дальше забираться в леса. Прежде, когда экспортом хины занимались иезуиты, каскарильеро после разделки одного дерева должен был посадить на его месте пять, чтобы они росли рядом крестом. Когда же монополия на кору перешла от церковников государству, священный страх пропал, а чиновникам отслеживать возобновление ресурса было лень.

Попытки европейцев развести хинное дерево за пределами Перу и Боливии терпели неудачу. Растение капризное, признаёт лишь высоты от 800 до 3000 метров над уровнем моря, совершенно не выносит холода. Вывоз его семян из Перу и Боливии был строжайше запрещён: всемирная монополия приносила до 15% государственного бюджета. Республика Перу даже поместила изображение дерева на своём гербе рядом с викуньей, поскольку хина и шерсть викуньи символизировали национальное благосостояние.

От викуньи происходила альпака, чей волос тоньше пуха тонкорунных овец. В 1836 году англичане освоили механическое прядение шерсти альпаки. Эта шерсть тут же вошла в моду, и потребовались её закупки на месте. В Лиме открылась контора британского торгового дома, где рядовым клерком начал свою карьеру 18-летний лондонец по имени Чарльз Леджер.

Успешный коммерсант

Он хорошо рисовал, отличался любознательностью и много читал; особенно медицинскую литературу, поэтому быстро прослыл среди местных индейцев доктором. Усвоил язык кечуа, с ним можно было поговорить о здоровье, так что пастухи охотнее сдавали шерсть ему. В 1842 году Леджер уже имел собственное дело в порту Такна, самом южном городе Перу. Женился на Канделарии, дочери чиновника, что несколько снизило количество проблем на таможне. Каждый отгруженный в Такне тюк альпаковой шерсти нёс на себе клеймо фирмы Леджера.

Альпака. Снимок сделан в Австралии, где к XXI веку всё же удалось натурализовать это южноамериканское животное.

Год спустя Леджер случайно стал свидетелем спасения тонущего индейца Мануэля Инкра Мамани (искажение на европейский лад, настоящее имя Мануэль Икаманахи). Сумел откачать утопленника, и тот стал ему верным слугой, сопровождавшим в экспедициях за шерстью по Перу и Боливии. Мануэль умел ездить верхом, но заставить его сесть на коня в присутствии «патрона» было невозможно: индеец предпочитал бежать у хозяйского стремени, без устали преодолевая за день десятки километров.

До поступления на службу к Леджеру он работал каскарильеро, и хорошо разбирался в сортах коры хинного дерева, которую англичанин тоже вывозил в Европу. Однажды Мануэль отложил в сторону кусок красной коры из новой партии и сказал, что это самая целебная порода кинкины (в переводе «лекарства лекарств», как индейцы называли кору хинного дерева). Леджер отослал образец на анализ аптекарю в Ла-Пас; оказалось, что содержание хинина в нём 16%, тогда как считалось, что больше 9% быть не может. По свидетельству Мануэля, то была кора дерева, которое каскарильеро называют «тата» («отец»). Остались «тата» лишь в области Юнгас на далёких склонах Восточной Кордильеры, и даже там они так редки, что вряд ли белый человек когда-нибудь их видел.

Контрабантист и скотокрад

Красная кора хинного дерева — наиболее богатого хинином Cinchonaledgeriana, которое хинолог Джон Элиот Говард (1807-1883) назвал в честь Леджера. Сделка с голландцами состоялась благодаря посредничеству Говарда.

Шальная мысль вывезти из Боливии семена хинного дерева и раньше приходила Леджеру в голову, однако это каралось законом. Более выполнимой казалась идея купить стадо альпак, погрузить на корабль и выпустить на ферме где-нибудь в Австралии. Мануэль и его сын Сантьяго взялись обучить тамошних пастухов обращению с американскими животными. Надо было только накопить денег, но в 1845 году правительство Перу запретило вывозить живых альпак за границу.

Альпаки водятся и в Боливии. Леджер арендовал у самой границы на боливийской стороне эставеру (ранчо) на полпути между Такной и Ла-Пасом, крупнейшим городом Боливии. Дорог в общепринятом смысле там не построили, проходила пешеходная тропа, по которой раз в неделю пробегал почтальон — совсем как во времена инков. За плату в 10 песо он должен был пройти 380 километров не более чем за 6 дней с сумкой весом около 25 килограммов. Леджер гостеприимно пускал почтальонов к себе переночевать, кормил ужином и давал с собой в дорогу листья коки, которые почтальон жевал на бегу для бодрости. За это курьеры приносили ему из Такны газеты, держа в курсе событий.

К 1850 году стадо альпака на эставере увеличилось до таких размеров, что можно было решиться на эксперимент по акклиматизации. И тут почта принесла известие, что Боливия также запретила вывозить этих животных. Бросать дело было жалко, Леджер с Мануэлем решили стать контрабандистами: гнать своё стадо в Аргентину тайными тропами, на которых не было пограничной стражи. Разведывая такие тропы в ноябре 1851 года, они в глухом лесу наткнулись на усыпанные белыми цветами хинные деревья «тата» (цветы других представителей этого рода розовые). Мануэль сказал, что плодов с семенами надо ожидать только в апреле, а на то время у Леджера планировались совсем иные дела.

Британские солдаты в Африке принимают хинин по команде в профилактических целях. Благодаря разведению хинного дерева на яванских плантациях стали доступны по разумным ценам миллионы доз хинина. Они позволили держать военные и трудовые армии в тропических странах.

Он тогда плавал в Австралию, где заручился согласием губернатора на акклиматизацию альпаки. Дело было за малым: перегнать стадо через всю Боливию в Аргентину, там передохнуть, затем пересечь всю Аргентину до самого юга, где Анды становятся проходимыми, перевалить через горы и ждать корабль в чилийском порту Лагуна-Бланка. Самым трудным оказался боливийский участок. Дважды стадо вымирало от тягот пути, дважды его конфисковали, а самого Леджера арестовали. Он избежал каторги чудом: в первый раз, изображая врача, сумел вылечить жену своего тюремщика, а во второй, угощая стражника «настоящим шотландским грогом», изловчился, добавил в этот напиток лауданум (настойку опия) и скрылся.

Наконец, в 1856 году стадо удалось перегнать через пограничный перевал ночью в грозу, так что не учуяли собаки. Отдыхали уже на аргентинской территории. Достали местные газеты, и у костра Леджер зачитывал своим индейским пастухам новости. Там говорилось, что правительство Британской Индии направило в Боливию экспедицию Клеменса Маркхэма, чтобы раздобыть семена лучших пород хинного дерева для разведения в Индии, поскольку цена хинина за 10 лет выросла в 4 раза. На это Мануэль сказал: «Не уедет джентльмен из области Юнгас в добром здравии, если раздобудет семена «тата».

Проклятая хина

Пояснять эту мысль в присутствии 30 соплеменников индеец отказался, и только утром, на бегу у хозяйского стремени, уточнил, что аборигены будут следить за каждым шагом белого человека и сообщать властям. Мало того, даже если Маркхэм подкупит чиновников, ничего у него не получится. Все ботанические экспедиции из Европы становятся жертвами вредительства со стороны местной прислуги. Мануэль рассказал, как индейцы-носильщики травят выкопанные с корнем хинные деревья, чтобы они умерли на новом месте. Как обрабатывают семена, уничтожая их всхожесть. Как семена подменяются подобными, но менее ценных пород. Вот почему кора культивируемых в Индии и на Яве деревьев содержит не более 2% хинина.

Вид на яванский город Бандунг, разросшийся благодаря плантациям хинного дерева на склонах окружающих его вулканов. Теперь здесь на месте хинных деревьев растут чайные кусты, а культура Cinchona ledgeriana осталась в Африке (Конго, Кения, Замбия), где её выращивают для производства тоника. На островах Галапагос и Гавайях интродуцированное хинное дерево прижилось настолько, что стало агрессором, вытесняющим местную флору.

Изумлённый Леджер спросил, отчего индейцы так защищают интересы государства, которое для них палец о палец не ударило и даже не желает предотвратить исчезновение деревьев «тата». Мануэль отвечал, что со времён иезуитов хинное дерево считают связанным с потусторонними силами. И если «тата» сумеют развести в других странах, они, обиженные за варварское к себе отношение на родине, полностью исчезнут в Боливии, оставив каскарильеро без заработка. Хотя Мануэль думал иначе, таково общее мнение, и поделать с суеверием ничего нельзя.

Леджер написал соотечественнику записку, что в Боливии ему грозит опасность, но ботанику так и не разрешили въезд в Боливию. Он добыл кое-какие деревья в Перу и сумел довезти их до Индии, где все они умерли по необъяснимым причинам. Маркхэм винил садовника из лондонского ботанического сада, хотя там этот специалист числился среди лучших.

Опыт акклиматизации альпаки в Австралии окончился финансовой катастрофой вопреки всем стараниям. Шерсть американских животных на новом месте стала гораздо толще, как предполагалось, из-за отсутствия привычных кормов. Размножались они неохотно, и скоро в стаде не осталось самок. Самцов колониальные власти скупили и раздали по сумасшедшим домам, чтобы милые мозоленогие, которых так приятно гладить, скрасили жизнь душевнобольных.

Голландская колония на острове Ява, плантация хинного дерева, 1930-е годы. Леджеровскую Cinchona ledgeriana прививают на более выносливое красносоковое хинное дерево Cinchonasuccirubra.

Из Перу пришло известие, что Канделария умерла, и Леджер женился на австралийке Шарлотте, купил ферму. Рассчитывая остаться в Австралии навсегда, он отослал Мануэля и Сантьяго домой. Дав им 200 чилийских песо, обещал ещё 500 (по тогдашнему курсу 100 фунтов стерлингов), если Мануэль добудет килограммов 25 семян дерева «тата». Семена нужно было сдать бывшему тестю в Такне, а тот уже знает, как их переправить в Австралию.

Индеец исчез на 4 года. За это время все альпаки в Австралии вымерли, Леджера уволили с должности государственного инспектора по их акклиматизации и начали против него расследование на предмет нецелевого расходования средств. В январе 1865-го Леджер бежал обратно в Перу, и там сразу же разыскал Мануэля. Оказалось, 4 года подряд в апреле на Боливию обрушивались морозы, губя недозревшие плоды хинных деревьев. 1865-й стал первым благополучным годом.

Успех и провал

19 мая индеец принёс наконец 27 килограммов семян. За это Леджер вручил ему 100 фунтов, 2 мулов, 4 ослов, одеяла и винтовку с патронами.

Три недели по 4 часа в день бесценные семена сушили на солнце, чтобы они не отсырели за время путешествия по морю. Затем Леджер отправил их в Лондон посылкой своему брату Джорджу. 9 килограммов купил голландский консул для разведения хинного дерева в колониях на острове Ява, за 33 фунта. Ещё 9 килограммов купил один фермер из Индии, за 50 фунтов. И последние 9 отправились в Австралию, откуда пришла благодарность и чек на 100 фунтов.

Чарльз Леджер (181-1905), предприниматель, сумевший переправить в Европу семена хинного дерева, кора которого особенно богата хинином. Фотография из выпуска журнала “Кемист энд драггист” 1895 года, где излагалась бурная биография Леджера с призывом перевести немного денег на счёт человека, так много сделавшего для фармацевтики.

Леджер понял, что Мануэль не обманул, и заказал ещё семян. Но доехал верный слуга только до боливийского города Коройко. Там коррехидор задержал его, посадил в тюрьму и 20 дней подряд бил, пытал голодом и жаждой, пока несчастный не сказал, на кого работает. За помощь иностранцу в вывозе национального достояния имущество Мануэля было конфисковано: у него забрали ослов, мулов и одеяла, а сам он через неделю умер от побоев.

В течение 10 лет Леджер выплачивал его вдове и сыновьям пенсию 10 фунтов ежемесячно, пока сам не остался совершенно без денег. К тому времени голландцы собирали по 124 тонны хинной коры за год, зарабатывая более миллиона фунтов. Город Бандунг, вокруг которого разбили плантации, соединили с морем железной дорогой, и он на глазах превращался в мегаполис. За счёт высокого содержания хинина в яванской коре голландцы смели с рынка конкурентов и стали производить 90% всей хины в мире. Хотя цены упали в 10 раз, хинин стал доступен каждому, прибыли оставались высокими за счёт бесконечного спроса.

Голландская колония на острове Ява, плантация хинного дерева, 1930-е годы. Рабочий-малаец снимает с хинного дерева кору.

Леджер напомнил голландцам о себе в 1881 году, ему послали 100 фунтов. Он купил небольшую ферму в Австралии, где срок давности его «преступлениям» вышел и кое-как оборачивался до 1891-го, когда лопнул банк, где он держал все свои сбережения. Он распродал мебель, заложил ферму, и в 1895-м из страха окончить свои дни в работном доме снова напомнил голландцам о себе. Ему положили небольшую пенсию — настолько скромную, что к моменту смерти Леджера в 1905 году оставшееся от него имущество оценили в 2 фунта.

Похоронили его фактически в безымянной могиле — на участке семьи жены, между золовкой и шурином. На могильном камне были обозначены только их имена, ни слова о Леджере. Нахождение его останков там удостоверяется всего лишь записью в кладбищенском журнале.

В 1986 году маляриолог Габриэле Грамиччиа стал собирать материал для написания биографии нашего героя и с трудом нашёл его последнее прибежище. По инициативе Грамиччиа одна голландская химическая компания привела могилу в порядок. Теперь там лежит скромных размеров белый камень с надписью «Чарльз Леджер (1818-1905) Он дал миру хинин».

Источники и дополнительные материалы: