«Я закрываю собой амбразуру и не жалею об этом»

Номинант премии Национальной медицинской палаты в категории «земский доктор», педиатр Бегуницкой амбулатории Волосовского района Ленинградской области Светлана Богданова вернулась на село после многих лет работы на руководящих должностях в городской медицине. Ее рассказ том, что значит быть земским доктором, с какими трудностями ежедневно сталкивается сельская медицина и как видятся проблемы отечественного здравоохранения из сельской глуши.

«Если не я, то кто?»

— Светлана Павловна, как вы стали земским доктором?

 

— Я начинала свою работу участковым педиатром в Иркутской области, куда мы с мужем приехали по распределению и где получили свой главный профессиональный опыт. И, думаю, что участковым педиатром свою карьеру и закончу. Спустя 18 лет мы вернулись на родину, в Волосово. Я работала заведующей детской поликлиникой, зам. главврача по детству, до 2010 года руководила педиатрической службой района.

Район у нас в основном сельский, две трети населения обслуживают амбулатории. И в одной из них, сложилась критическая ситуация: врачи менялись каждый месяц, родители детей писали жалобы. Участок очень большой, разрозненный, и, к тому же, относится к чернобыльской зоне. Тут очень большая заболеваемость, много редких заболеваний. И я решила пойти сюда сама. Я не молодой специалист, который мог бы получить за счет этого льготы, но я подумала: «Если не я, то кто?» И вот уже шестой год, как говорится, закрываю собою амбразуру и не жалею об этом.

— В чем особенность работы на селе?

— Это бег на длинную дистанцию — каждодневный кропотливый труд, ненормированный рабочий день, прием до последнего пациента (а куда их денешь), а потом еще вызовы. Кроме того, сельский врач — он один и отвечает за все. Работает за троих на одну зарплату: и в амбулатории, и в саду, и в школе. В детских учреждениях каждый день что-то случается, и тогда бросаешь все и бежишь туда.

Это и само сельское население. Конечно, оно не такое образованное, как в городе. Конечно, много пьянства, социальных болезней, в том числе туберкулеза. Но у всех есть дети, и врач должен работать с этими семьями. Порой, подвергая угрозе свою жизнь. И тут нужен психологический опыт работы, терпение, умение найти подход к людям: кого-то отругать, кого-то похвалить.

Это и материальная база, которая оставляет желать лучшего. Порой приходится работать, рассчитывая только на, как говорится, глаза, уши и руки. Без всяких дополнительных методов исследования. И конечно, удаленность от центров, где можно было бы вовремя проконсультировать больного, требует от нас умения работать в экстремальных ситуациях.

— А каким был самый сложный случай в вашей сельской практике?

— Они случаются почти каждый день. Мы с сестрой хватаем укладку, и порой, не ожидая машины, несемся бегом на вызов. На участке это в основном угрожающая жизни гипертермия, тяжелые гастроэнтероколиты, с токсикозом, которые у детей развиваются буквально молниеносно. Часто бывают тяжелые обезвоженные дети.

Но самым сложным, наверное, был случай менингококковой инфекции в стадии токсического шока. К моему приходу уже определились все признаки, ребенок был заторможенный, появилась геморрагическая сыпь. Я вызвала на себя «скорую помощь» из Волосово, но это был случай, при котором минуты решают все, и нужно было сразу же начинать активно действовать — проводить гормонотерапию, антибактериальную терапию. Но я всю жизнь проработала в экстренной педиатрии, всегда совмещала свою основную работу с дежурствами в стационаре — в детском отделении, инфекционном, родильном.И почти на каждом дежурстве встречалась с экстремальными ситуациями: дети то с судорогами, то с токсикозами, без сознания, с непонятными сыпями.

Женщина, которая пишет

— То есть, экстремальными ситуациями вас не напугать. А есть какие-то сложности, из-за которых появляется желание бросить все и уйти из сельской медицины?

— Действительно, экстремальные ситуации нам не страшны. Гораздо сложнее выполнять не адаптированные к сельской местности федеральные законы. Эти законы пишут для крупных городов, для Москвы и Санкт-Петербурга.Хотя у нас полстраны живет в сельской местности, требования, должностные функции такие же, как в городе. Но в захолустье невозможно работать по этим законам. Как, например, выполнить современные приказы по диспансеризации, по осмотру несовершеннолетних, когда мы так удалены и от районного центра, и от областного центра, и можем месяц ждать, чтобы записать ребенка на УЗИ или ЭхоКГ.

Или проблема с нормативами. У меня норматив на вызов — 30 минут на человека. Но если мне надо 15 минут на машине в одну сторону и 15 обратно, и не просто проездить, но и посмотреть ребенка. Порой выходит до 45 минут, а то и час. А если ребенок проблемный, то его надо куда-то пристроить: или самому везти в стационар, или на себя «скорую» вызывать.

Писанину с нас требуют в полном объеме, как с обычных городских участков. И отчетные формы, и все осмотры, и диспансеризации. Мой муж говорит про меня — «это женщина, которая пишет». Алла Пугачева — женщина, которая поет, а я женщина, которая все время пишет. Я на работе писать не успеваю, несу домой две-три сумки документов. Потому что у нас проверяют по бумажкам, и если ты не написал, значит, не сделал. Мало принять 60 человек, обслужить вызов и ребенка в порядок привести, надо все еще правильно оформить.

Очень много всяких нормативных документов, которые совсем не для села, их надо как-то адаптировать на региональном уровне. Надо пересматривать нагрузки земского врача. И, конечно, надо решать вопросы заработной платы. За такой, извините за выражение, адский труд платить надо больше. А с нас еще и сельские надбавки сняли. Раньше мы получали 30% сельских, сейчас их нет.

«Земство — это возможность стать профессионалом»

— И, тем не менее, вы советуете молодым специалистам начинать с земства.

— На мой взгляд, стать настоящий врачом можно только поработав хоть несколько лет где-то в глубинке. Земство — это возможность стать профессионалом. Это такая школа жизни, где ты получишь свой главный опыт — и врачебный, и жизненный. В городской клинике, где на одного больного куча ординаторов, аспирантов, и тебе никто не даст сделать ни шаг влево, ни шаг вправо, такой опыт не получишь. Но я не призываю всех замкнуться в земстве и сидеть на участке. Надо расти, сочетать работу на участке с дежурствами. Я всю жизнь дежурю в стационаре, и сейчас мне уже не страшно. Порой вижу патологию без дополнительных исследований, просто чувствую ее. Как говорит мой муж, «опыт не пропьешь». Чтобы не случилось, но опыт — это самое главное.

С другой стороны, работа на селе закаляет характер молодого человека, когда знаешь, что сейчас помочь можешь ты один, и если ты этого не сделаешь, то через некоторое время будет поздно. Тема ответственности очень остро стоит на селе, и это тоже очень важно для становления врача. А еще появляется самоуважение, чувство собственной значимости. Ну и конечно, уважение окружающих. Врач в деревне главный человек, и люди тебе здесь очень благодарны — не в материальном плане, в моральном. Такого я не видела, когда работала руководителем педиатрической службы района.

Да и сами деревни сейчас уже не такие «страшные». На лошадях не ездим, сейчас в каждой амбулатории есть машина. Вот, например, наши Бегуницы — 4 тысячи населения, пятиэтажные дома, все заасфальтировано. Конечно, у нас в округе еще 22 маленькие деревни, и там уже ямы, лужи, собаки бегают, порой номер дома не найти. Но и там ветхих избушек на курьих ножках уже практически не бывает. Молодым специалистам на селе сейчас дают жилье, подъемные. Кто-то, может быть, останется здесь и пустит корни. Кто-то уедет, но все равно годы, которые он проработает земским врачом, останутся в памяти на всю жизнь. И он будет с гордостью говорить, что работал на селе, через все прошел и все видел.