Кто говорит, что не боится собственной смерти – тот, похоже, привирает. Или себе, или собеседнику. Чаще всего страх смерти выражается в одном из двух ощущений. Первое – это неприятие небытия: не столько ужас «закончиться» самому физически, сколько ужас от того, что придет конец твоему восприятию мира, а, значит, и всему миру. Второе ощущение связано со страхом неизвестности, непонятности того состояния, которое будет после смерти. Впрочем, случается, что мы долгое время живем с неосознаваемым страхом смерти, который удачно маскируется под совершенно другие вещи.
Боязнь одиночества. Как поется в песенке, «лучше быть одноногим, чем быть одиноким». Но даже пожертвованная нога, увы, не избавит от боязни остаться одному. Некоторые считают, что страх остаться без общения, без постоянных (пусть даже и поверхностных контактов) и без круга близких людей – это только признак потребности в общении, свойственный «социальному животному». Однако по своему качеству ощущение одиночества напоминает генеральную репетицию смерти. Слабым утешением может служить то, что все основные жизненные этапы каждому из нас все равно приходится переживать в одиночестве – в том числе рождение, болезнь или смерть.
Стремление к тотальному контролю над своей жизнью. Это характерное для современной культуры ощущение связано с восприятием собственных способностей и возможностей как определенного ресурса, который надо как можно выгоднее реализовать в условиях ограниченного времени. Естественно, как учит нас управленческая наука, реализовывать любой ресурс следует согласно заранее намеченному плану и строго следя за процессом. В результате, живя ли по расписанию, видя ли, как четко отлажены наши повседневные действия (дом – работа – кабак – дом), у нас возникает иллюзия, что в принципе любые жизненные события подконтрольны, важно только уметь найти к ним правильный подход. Частный случай стремления к контролю – это страх потери времени. «Мне уже 32, а я до сих пор незамужем». Что ж такого? – только страх вовремя не реализовать имеющийся ресурс. Может быть, кого-то это утешит, но в природе полностью реализуются далеко не все имеющиеся ресурсы.
Воля к лидерству , жажда власти. Читай – стремление доказать себе собственную значимость, увековечить себя в глазах окружающих. Не самый худший вариант – особенно, если кипучая деятельность направлена не на установление диктатуры, а, например, на увековечивание себя в искусстве.
Страх смерти, спрятанный в культуре
Проблема еще и в том, что страх смерти прочно укрепился в современной европейской культуре, а тема конца табуирована. Пресловутый культ молодости, стремление к тому, чтобы никогда не стареть, – это и есть защитная реакция культуры на то, что внушает подсознательный ужас.
На тему смерти не наложен запрет, однако страх смерти выплескивается в достаточно заметные явления.
Обилие ужастиков, фильмов-катастроф и массового истребления на экранах. Просмотр фильма со смертоносным сюжетом дает своего рода психологическую разрядку зрителю: он примеряет ужасную ситуацию на себя, идентифицируется с героями, а по окончании зрелища может спокойно вздохнуть и подумать: как славно, что все это случилось не со мной.
Высокие стандарты и стремление к порядку. Об этом уже говорилось выше. Считается, что человек, способный держать любые свои дела в порядке, неуязвим перед нештатными ситуациями. Во многом отсюда растут ноги у перфекционизма, стремления к высоким стандартам и убежденность в том, что те, кто знает, допустим, секрет тайм-менеджмента, почти как боги могут все. Отсюда же – вера в то, что здоровый образ жизни и правильное питание помогут человеку избежать любых огорчений.
Тяжелое переживание возрастных кризисов. Наши неизбежные возрастные кризисы – не что иное, как пересмотр жизненных задач с поправкой на имеющийся опыт и на новые ценности. Но как ни крути, кризисы 30 и 40 лет протекают с оглядкой на то, что время жизни конечно. Чем больший ужас вызывает конечность жизни, тем вернее шанс впасть в депрессию или «наворотить напоследок» кучу непродуманных поступков.
Гедонизм. Когда частая смена впечатлений и погоня за удовольствиями превращается в самоцель, что-то тут не чисто. Сюда же можно отнести и погоню за потреблением, к которому нас подталкивает современная культура. Конечно, принцип «будет, что вспомнить на старости лет» имеет право на существование. Но может быть, наш страх смерти связан с тем, что наша жизнь пустовата и мы никак не можем заполнить экзистенциальный вакуум?
Культуру, в которой мы выросли, менять поздновато. Даже если обчитаться древних преданий или насмотреться до зубовного скрежета джармушевского «Мертвеца», вряд ли наше отношение к смерти серьезно эволюционирует. Пожалуй, более действенным может оказаться другое.
Преодоление разобщенности, ощущение связи с другими людьми, общие дела, которые, как бы пафосно это ни звучало, создают чувство включенности в процессы, происходящие на земле.
Заполнение экзистенциального вакуума – этап совершенно неизбежный. Единственное, чего стоит опасаться – что навязанные жизненные стандарты могут заменить вам собственные ориентиры.